Вернуть Посох - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— Вот так, — слова юнца с трудом пробивались к сознанию. Старик лежал на спине, со свистом втягивая в себя воздух. — Понял тебе свою цену, урод? Вот и валяйся здесь, пока не сдохнешь. А я пошел. Hедосуг мне твоего конца дожидаться.

И v звук удаляющихся шагов.

Мальчишка уходит. С посохом…

Старик едва-едва сумел приподнять мелко трясущуюся голову. По подбородку и шее стекала кровь — он ее не чувствовал. Едва-едва вновь проявившийся мир сжимался опять — на сей раз до размеров чужой спины, обтянутой щегольской белой курточкой.

Hу нет, мы еще поживем…

Странное дело v стоило старику выпустить посох из рук, как боль в сердце утихла. Hыл разбитый рот, но это уже ничего, перетерпим, бивали нас и сильнее. Это ненадолго, это пройдет.

Дождавшись, пока упруго шагавший прочь юнец не скроется среди нагромождения валунов, старик поднялся на ноги. Последний раз всхлипнул, тыльной стороной ладони стер с подбородка кровь.

И зашагал прочь, на северо-восток, а отнюдь не по следам отобравшего у нег посох мальчишки, как можно было б предположить.

Они еще встретятся, непременно встретятся, только чуть позже…

А пока что — вперед, к Поур-ан-Гарр.

* * *

Дорога к владениям народа поури издавна считалась не из легких, но в то же время, куда проще, чем от Утеса Чародеев к Зачарованному Лесу. Во всяком случае, зловредных тварей и не брезгающих человечинкой хищников (как четверо— так и двуногих) на ней встречалось не в пример меньше. Позади остались сухие, неплодородные степи, где земля, казалось, взращивает камни вместо злаков. Старик ставил силки, и один раз в них попался какой-то местный кролик, тощий и жилистый. Путник испек его в углях v этого хватило на целую неделю.

Мало-помалу стали появляться деревья, сперва робко и поодиночке, затем все смелее, их становилось больше, купы оборачивались рощами, рощи сливались в перелески, и степная дорога стала вилять, пробираясь между вставшими на ее пути могучими лесными бастионами.

Владения поури приближались.

…Расставшись с посохом, он чувствовал себя более или менее терпимо только в первый день. А потом боль в сердце вернулась v тупая привычная боль, неизменное напоминание о приближающемся конце. И на сей раз она уже не желала отступать.

Он попытался бороться с ней — бесполезно. Как ни странно, легче оказалось покориться ей. И… старик спусти несколько дней словно б даже и привык к ней. Боль как будто придавала силы, старый волшебник смаковал картины воображаемой встречи с наглым и самодовольным юнцом, заканчивающиеся, как и положено, возвращением не только его посоха, но и всей былой силы; однако сперва ему предстояло добраться до летних поселков поури, и уговорить этот вздорный народец не отправлять его прямиком в праздничный котел, а все-таки сперва выслушать.

До границы владений поури старик добрирался еще целых три дня. Если так пойдет и дальше, мальчишка просто опередит его, скроется в глубинах Зачарованного Леса прежде, чем его настигнет справедливое мщение, о том, что юнец и впрямь мог полететь, старик старался не думать. Все-таки подобные чары даются не с первой, не со второй и даже не с третьей попытки.

Поури ловки и отважны, им не занимать звериной хитрости и чуткости, в лесу они когда-то тягались с самими эльфами v победить не победили, но и взявшие верх обитатели Зачарованного Леса умылись тогда кровью, однако, несмотря ни на что, старик все-таки заметил карликов первым. Их секрет таился в зарослях густого орешника, на высоком, далеко вдвинувшемся в степное море взлобке — ни один глаз, даже эльфийского траппера, не смог бы разглядеть тройку вооруженных неподъемными засадными самострелами карликов, а вот старик смог v по отблеску солнечного луча на любопытном глазу, слишком плотно прижавшемуся к бойнице в плетеной стене засидки.

Старик остановился и поднял руки. Даже и лишившись силы, он всей кожей ощущал упершиеся в него полетные пути тяжелых арбалетных стрел, каждая из которых способна пробить насквозь троих таких, как он. Поури специально делали настолько тяжелые арбалеты, за «бегство с оставлением оружия на поле бранном» полагалась медленная и мучительная смерть в неспешно засасывающую жертву болоте, и потому секрет не мог ни спасаться бегством, ни бросать оружие. Им оставалось только сражаться.

— Эй, опусти руки, маг, — хриплым баском сказали наконец из зарослей. — Сказывай, зачем пожаловал?

— С Барри потолковать хочу, — невозмутимо, как ни в чем ни бывало, откликнулся старик.

— С Барри? — донеслось до него. — Уй, едва ль, едва ли. Барри таких как ты, не жалует.

— Знаю, — ответил старик. — Вот я и хочу, чтобы с этого момента стал бы жаловать.

— Тогда ступай, — дозволили из секрета. — Тропы наши ты и так знаешь, обойдешься без провожатого, сейчас каждый стрелок на счету…

— А что, неужто ж война? — старику не нужно было разыгрывать удивление. Поури, конечно, воевали всегда и со всеми, в простодушии своем, что граничило с дикостью, признавая достойным времяпрепровождением одну лишь войну, но с дикого, пустынного юга, где не прокормиться и где не посеешь хлеб, карлики врагов обычно не ждали.

— Война, — подтвердил голос, твердо, не по-людски выговаривая слова. — Война, человече.

— И с кем же воюете? — полюбопытствовал бывший волшебник, поскольку сам поури, кроме этого факта, больше ничего сообщать явно не спешил.

— Разве ты поможешь, маг? Ты ведь с Утеса Чародеев. И у тебя нет посоха. Ты его отдал. Так зачем ты нам теперь?

— Отчего ж ты не стреляешь в меня, а тратишь время на разговоры? — старик гордо вскинул подбородок. — Выдаешь свой секрет… не по уложению воинскому это.